Клоунада и власть совместились в карнавальной фигуре бобового короля. К такому выводу приходит Анна Потсар в статье «La commedia e finita!», посвященной анализу застойных явлений в российской политической жизни.
Повышенная медиа-активность Дмитрия Анатольевича и Владимира Владимировича — искусство ради искусства, констатирует автор, ведь декабрьские и мартовские выборы, в сущности, состоялись в сентябре. Несмотря на уверения Медведева, что он пока еще президент, политические часы в общественном сознании уже переведены то ли вперед на полгода, то ли назад лет на пять. Понять, перемещаемся ли мы с опережением графика в новую политическую реальность или возвращаемся к старой, по содержанию избирательной кампании не так просто, а новый политический язык, в котором видит спасение часть политологов, все никак не придумывается.
Двойственное ощущение туманности будущего при полной его предопределенности возникает из-за аффирмативной интонации, с которой политические лидеры произносят более чем размытые тексты. В них вроде бы что-то утверждается, но смысл ускользает от слушателя, как если бы он внимал горному эху. Именно так исполнено программное обращение "Единой России", основанное на выступлениях Медведева и Путина: "работать, опираясь на народный наказ", "не отдадим нашу Россию", "закрепить позитивные тенденции в демографии", "бизнес должен быть социально ответственным", "решения должны быть справедливыми", "будем добиваться того, чтобы каждый человек был востребованным" (как и от кого этого можно добиться?).
В трехстороннем диалоге власти, оппозиции и общественности поочередно выходит на первый план то одна, то другая идея, причем без видимой последовательности. Отмена зимнего времени и высылка таджикских рабочих, борьба с педофилией и расширение границ Москвы, противодействие фальсификации истории и большое электронное правительство. О непрерывности смысла никто особенно не заботится. Отправной точкой для рассуждений о будущем все время оказывается негативное событие прошлого, назначенное воплощением мирового зла в конструкциях типа "нельзя допустить повторения".
Последние четыре года роль худшего варианта развития событий играют "девяностые" и "кризис 1998 г.", а "кризис 2008-го" чаще упоминается в контексте социальных достижений тандема.
Постоянные отсылки к негативному опыту прошлого свидетельствуют о слабости положительной части риторики, и в этом смысле российская власть предсказуема и устойчива: новых идей нет. Преемственность, которая вроде бы должна гарантировать стабильность, в своем логическом завершении превратилась в застой. Правда, сама власть еще не решила, где проходит грань между застоем и стабильностью.
Путин: "В советские времена было много позитивного".
Медведев: "Никакая стагнация, никакой застой просто недопустим, какими бы красивыми словами это ни сопровождалось, — мы должны двигаться вперед".
Если воспринимать застой как фазу экономической стабильности при консервации общественно-политической жизни и борьбе с инакомыслием, мы увидим ряд отчетливых риторических признаков приближающейся застойности. Во-первых, речевое поведение ряда политиков становится сугубо ритуальным. Говорящие нисколько не заинтересованы в аудитории, не стремятся быть услышанными и понятыми, не убеждают и не аргументируют, ибо решения принимаются не здесь и не сейчас. Но выступают, потому что это положено, как снимать перчатки при рукопожатии: практический смысл забыт, а этикетная норма осталась. Во-вторых, в публичной политике давно уже нет заметных риторических явлений, а следовательно — нет речевой и содержательной альтернативы действующей власти. В-третьих, в СМИ то и дело всплывают брежневские времена как источник образцов поведения для человека 2010-х. То на разные голоса заговорят о бегстве из страны и насильственном вытеснении гражданской инициативы в частную жизнь — в семью, дружбу, театры и туризм, то почти ностальгически напомнят милые детали застойного быта: кооперативная квартира, финские сапоги, книги и четвертинка бородинского за пять копеек. Если еще учесть, что Медведев и "Единая Россия" декларируют "гуманизацию государственной политики" (Медведев постоянно называет Россию "комфортной для проживания страной"), то выходит, что и действующая власть, и СМИ предлагают населению заняться своими частными делами. Пусть себе мечтает о зарплатах, детских садах и жилье, пока Путин будет управлять государством, а Медведев — встречаться с блогерами.
Немногочисленные речевые свидетельства менеджерской концепции управления государством еще сохраняются: "команда власти", "проект" и — отчасти — "формат". Но уже понятно, что приоритеты сменились от инноваций и инвестиций к социальным гарантиям.
И если долгосрочное президентство Путина видится свершившимся фактом, то перспективы премьерства Медведева зыбки, судя по тому, насколько явно задвигаются на задний план связывавшиеся с ним идеи и понятия.
Досрочно разрешив проблему-2012, ее заглавные герои обрекли нас на просмотр предлинного сериала с заранее известным финалом. Чтобы хоть как-то скрасить спойлер, Путин и Медведев, что называется, доставляют лулзы, играя в бадминтон и в бормашину, открывая Большой театр и страничку "В контакте". В политических комментариях немедленно всплыло ключевое слово "клоунада".
Клоунада и власть совмещаются исключительно в карнавальной фигуре бобового короля. Тот факт, что политические лидеры вдруг освоили именно этот жанр, происходящий из низовой народной культуры и родственный средневековым фарсам, может говорить о том, что они и сами осознают свою власть как временную и не вполне подлинную. Или просто пытаются контролировать всплески народного остроумия, слишком уж оживившегося за время президентства Дмитрия Медведева.-