Инфернальный график режима: страна в целом движется ко все более цивилизованной политической жизни; на этом пути случаются откаты, а то и адские срывы; нынешний порядок в этом плане тянет назад, а значит, обречен, пишет философ Александр Рубцов. Вопрос только — когда и как и останется ли этот эпизод в истории обычным откатом или новым срывом. Если Россию и «поднимают с колен», то ровно на четвереньки, а эта поза теперь неприлична и даже нерепродуктивна. Аэропланы, айфоны, горные лыжи и прикид от Bogner вопиюще не вяжутся со всей этой политической архаикой: слишком эклектично даже для postmodernity.
Александр Рубцов, руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН, Ведомости.ru
2013-08-23 09:34
Главный вопрос — способен ли режим в этом коридоре развернуться (сдавать назад он не умеет) или же опять придется менять состав, путь, возможно, и горизонт движения, а то и самого машиниста.
Самое опасное сейчас — втянуться в политическую воронку. До «рокировки» были вялые надежды, потом не очень вялые. Затем все расслоилось: общество просыпается, ранее не спавшие трезвеют, но при этом власть закусывает удила, лезет в бутылку и все чаще производит впечатление перевозбужденной тусовки, которая себя не контролирует, да и сверху плохо управляема (или Путин все же млеет от фантазий Мизулиной?). «Пошло вразнос», «понесло» — из этой лексики.
Растет поляризация по оси «друг — враг» (ровно по Карлу Шмитту, бывшему не случайно и столпом фундаментальной политологии, и одним из теоретиков нацизма, хотя от него же едва не пострадавшим). Это не только политика в узком смысле слова, когда конкуренты начальства автоматически становятся врагами государства, но и куда более мирные, прозаические сферы деятельности и отношений. В эту поляризацию втягивается и сама ее провоцирует вся толща властных отношений в политическом теле: органы, ткани и поры, вплоть до тончайших структур микробиологии и микрофизики власти.
Самое тревожное здесь то, что в эту воронку с диким шумом втягиваются даже, казалось бы, сами по себе правильные инициативы. Мегаоперация «нелегалы на рынках» напоминает известный боевик, в котором полиция с дикими потерями в деньгах разорвала сговор с мафией, поскольку в одном из рядовых ограблений случайно застрелили жену важного прокурора. Спускать нападение на полицейского нельзя, а нелегалы — проблема, которую надо решать независимо от того, получил ли кто-то из сотрудников по органам, да еще от торговки. Однако в нашей ситуации страшно то, что такой ответ уже автоматом превращается во встречное массовое зверство, которое само по себе, строго говоря, преступно. А дальше привычный вывих: если эти парни сегодня хоть в ком-то научились не видеть человека, завтра они легко не увидят человека в любом, на кого укажут. В итоге «наведение порядка» в потенциале оборачивается инструментом конфронтации уже между «своими», заряженным вооружением, которое рано или поздно выстрелит. Точно так же нормальное дело — отмена нулевого промилле — сразу привело к тому, что инспектора начали тормозить через одного, обнюхивая людей в надежде, что теперь все точно поедут под газом.
На верхних этажах власти конфронтация с обществом нагнетается некомпетентностью, причем уже системной. Скандалы с режиссерами Бардиным и Миндадзе привели к тому, что министра уже открыто, в прессе называют чиновником, брошенным на культуру «из банно-прачечного треста». Давно зная Владимира Мединского, я, конечно же, всей душой против таких слов, но эта лексика аналитически значима и говорит за себя: тихое озверение чувствуется уже и в самом министерстве, где люди тоже культурные и за словом в карман не лезут.
Еще более это видно в истории с РАН. При совершенном непонимании, что такое наука, как она живет и работает, видно вопиющее неумение вести себя в обществе с понятиями о приличиях. Как бы ни относиться к отдельным академикам, война объявлена всему сообществу, причем со всеми атрибутами нашей «офицерской чести» — со всеми этими «из-за угла», «в спину» и с кучей «камней за пазухой», постоянно пополняемой. И все это — в учебник истории, единый и однозначно понимаемый.
Работает самораскачивающийся контур. В логике режима, зацикленного на самосохранении, всюду назначают беззаветно лояльных и отчаянно решительных. Они, в свою очередь, оправдывая назначение, начинают действовать — демонстративно, резко и безграмотно, против всех правил, даже военных, по которым, например, нельзя стрелять в затылок капитулировавшим. Можно, конечно, сделать на НТВ еще одно кино — про анатомию беспорядков в РАН, однако сработает это только на совсем уже снулое сознание: все понимают, что если так, то начинать надо с комиссий по ликвидации Минобороны, Минкульта да и того же Минобрнауки (теперь уже и здесь заслужили право отвечать на звонок про «прачечную» как положено). Например, по итогам встречной оценки результативности и, не дай бог, открытого аудита.
Режим все больше втягивается в войну со страной, победить в которой можно только на некоторой части оккупированной территории, терпя вокруг себя массовую и даже не особо скрывающуюся партизанщину. Власть не делает ничего стратегически необходимого, но восполняет это некомпетентным активизмом, плодя все новые толпы недовольных, готовых на открытый протест. Чем больше власть замораживает отвоеванные территории политики и жизни, тем больше в стране уклоняющихся от этих отношений, причем на разрыв. И чем больше несвободы в зоне оккупации, тем больше внутренней свободы на территории фронды (чем дальше в лес, тем толще протестанты). Власть сама навязывает стране бои без правил, причем делает это даже не по злой воле высшего руководства, а автоматически, всеми низовыми практиками, в отношениях повседневности.
В стране опять оформляется архипелаг, но наизнанку: теперь в море внутренней свободы будут сиротливо плавать островки одинокой, дичающей власти. А дальше для полного несчастья не хватает только скромной энергетической революции — со сланцами, а то и с солнечной энергией, заканчиваемой в водород или метан.
Вопрос — остались ли в стране силы, готовые пойти навстречу, чтобы хоть как-то сгладить этот революционизирующий разрыв. Свобода все равно победит, но хотелось бы за ценой все же постоять.