Это статья не про COVID-19, а про то, как Россия с ним борется: чьими силами, с какими жертвами и насколько «открыто». Ситуация с коронавирусной пандемией высветила очень многие проблемы нашего общества. И одна из них — наша уязвимость в информационном плане, а значит и в правовом.

Медицинские работники бьются с коронавирусом, а чиновники вроде как помогают им, держа на привязи цифры и старательно наказывая говорливых врачей за утечки «конфиденциальной информации» о реальном положении дел. Мол, не наводите панику. И так тошно. Работа некоторых федеральных структур просто иллюстрирует творчество Салтыкова-Щедрина. А логика, которой они руководствуются, на языке психиатров называется «биполярное расстройство».

Самый яркий пример — официальный сайт Федеральной службы государственной статистики, публикующий регулярно данные о смертности в России.

Статистика ресурса. Общее число умерших с COVID-19 в июне, по данным службы, составило 11 917 человек. В этой же статье сравнивается смертность за два года: в июне 2020 года в стране умерло 162 758 человек, а в июне 2019 года — 137 237 человек. И это с учетом того, что уже пятнадцать лет сохранялся тренд на планомерное снижение смертности.

Что же получается? 25 521 человек (это избыточная смертность в июне) — 11 917 человек (смерти от COVID-19) = 13 604 человека. Отчего произошел этот необъяснимый скачок избыточной смертности в 114%?

Цифры и их трактовки — это важно. Но куда убедительнее простые человеческие истории. Региональных сообщений о настоящей «жести» в здравоохранении так много, что их уже не успевают ни комментировать, ни блокировать, ни опровергать власти всех уровней. Тут, конечно, следует быть аккуратным. «Агенты западного влияния» не спят. Но все же.

«В Челябинске время ожидания скорой помощи сократится с пяти до трех суток», — сообщает «Накануне.RU».

Жесть? Пожалуй, что жесть.

«В Омске две машины скорой помощи с пациентами приехали к зданию регионального минздрава. Медики пытались привлечь внимание к проблемам с оказанием медпомощи: по их словам, больных некуда везти. В одной машине находилась 70-летняя больная с 81% поражения легких, в другой — мужчина 85 лет, у него 88% поражения легких» — это уже омский портал NGS55.

Не слабее, чем в фильмах Звягинцева, будет. Не правда ли? А вот еще:

«В инфекционном отделении Куйбышевской районной больницы не хватает коек. Все коридоры уже заполнены. Дополнительные кровати поставили на лестничной клетке между пролётами». Фото прилагается.

Куда ни посмотри. Калининград — платные вызовы скорых. Новгород — кровати в коридорах. Санкт-Петербург — то же самое. И так далее, и так далее. Подобных сообщений в сети — десятки, сотни.

Нужно заметить, вся эта история с пандемией сделала явным ещё один факт: Россия — это не однородная «большая Польша». Россия — множество регионов, в которых сложились совершенно разные ситуации в здравоохранении, разный менталитет людей и разного качества управление. Поставить единый «диагноз» всей системе здравоохранения Российской Федерации невозможно. Это сродни той самой «общей температуре по больнице».

Можно только попытаться увидеть эту ситуацию через проблемы людей, которые рискуют здоровьем, работают на износ. Мне посчастливилось найти такого человека.

Елена работает медицинской сестрой в одном из оренбургских госпиталей уже 25 лет. От знакомых я узнал, что недавно женщина перешла работать в один из ковидных центров в регионе, потом заразилась и очень тяжело боролась с вирусом.

Мы созваниваемся по телефону. Голос у Елены слабый, но спокойный и приятный. Говорим мы с перерывами. После каждого ответа ей приходится долго восстанавливать дыхание.

«СП»: — Вы пошли в ковидный центр по доброй воле или направили из госпиталя?

— Пошла сама, взяла «за свой счет» на основной работе. Был клич среди медиков, что в Центре не хватает сотрудников. Но отработала я только полмесяца и слегла.

«СП»: — А зарплату заплатили?

— «Голую» заплатили, выплат президентских пока не было, задерживают.

«СП»: — А много так можно за месяц заработать?

— Ну девчонки по 90 тысяч получали. Но я пошла не из-за денег, а с профессиональным интересом. Вся семья была против. Но я убедила, что это важно, что это ценный опыт.

«СП»: — И как вам этот опыт?

— Поначалу было все нормально. Медикаментов было в достатке. И все ковидные препараты были. И условия труда как бы терпимые. Но сейчас ситуация там ухудшается в связи с наплывом больных.

«СП»: — В чем ухудшение?

— Во-первых, прекратили брать тесты сотрудникам. Сначала нас каждые 10 дней обследовали на COVID. Потом это все прекратилось. В городе сейчас не хватает тест-систем и реактивов. Знакомая работает в ковид-лаборатории, у них тоже реактивов нет. В самом Центре не хватает работников, потому что текучка ужасная. Порог заболеваемости сотрудников очень высокий. Я думаю, что и прекратили забор анализов, чтобы не портить статистику заболеваемости.

«СП»: — А когда вы заболели, у вас тест провели?

— Мне не проводили ни анализы, ни диагностические обследования. Я две недели с высокой температурой лежала. Позвонить в поликлинику и вызвать врача тоже невозможно. У меня четыре раза принимали заявку, и скорая была. Но потом они просто позвонили по телефону. В итоге больничный дали как «контактный» просто, а не «болеющий». Потому что диагностические данные они никакие не делали.

«СП»: — Вопрос по статистике. Данные, которые в штабе области дают официально, вообще чему-нибудь соответствует?

— Нет. Это неправда, все это неправда. Во-первых, врачам запрещено ставить диагнозы COVID. И смертность намного выше от коронавируса. Когда я работала, у меня даже за ночь — за смену — трое из четырех пациентов умирали. Причем умирали разные пациенты: у меня были и 26, и 40 лет, и 38 лет. Конечно да, сопутствующие заболевания у них.

Но основным источником-то являлся COVID. А вся эта статистика — все это фигня. Все это хрень бумажная. Я приходила на смену и видела цифры по своему отделению. И официальная статистика по дням даже моего отделения не перекрывала, не то что по городу.

«СП»: — У вас это была установка сверху, что нельзя ставить диагноз?

— Это не только у нас, а по всему городу так. Я двадцать пять лет в медицине, всех знаю, общаюсь со знакомыми. Везде так.

«СП»: — Какие главные проблемы в работе были в Центре, отчего заболеваемость среди врачей высокая?

— Конкретно сейчас нет даже одежды для персонала, защиты нет. Костюмов не хватает. Люди из-за этого не могут выйти на перерыв. Положено, что через шесть часов человек должен выйти в любом случае, сходить в туалет, попить. А у них не хватает костюмов, они по 12 часов вообще не выходят из красной зоны. У меня очень много коллег, которые заболели, которые за свои деньги делают лабораторную диагностику и КТ. И никто им это не оплачивает.

«СП»: — Почему же никто не протестует?

— Знаете, когда заболеваешь, уже это не нужно. Мне бы подняться. Просто подняться. Потому что физически это ужасно. Все, что я могу, — писать жалобу. А вы видели нашего министра, эту Савинову? У нее на всё отговорки, на всё отписки. Пишет: «не занимайтесь самолечением». А как не заниматься, если добиться «лечения» невозможно. Я пролечилась сама: мне провезли коллеги лекарства, на дверь повесили. И я сама себе все колола.

«СП»: — А зачем они скрывают статистику?

— Это качество их работы как руководителей, думаю.

«СП»: — А сколько всего таких центров по городу?

— Штук пять-шесть, но более или менее порядок, как мне известно, в одном.

Елене скоро предстоит выходить на основную работу. У неё с трудом получается восстанавливаться. Повторит свой подвиг она вряд ли. Но насколько опыт Елены соответствует общей практике? Если это обычное дело, то кто виноват в сложившейся ситуации?

За комментарием я обратился к эксперту Анастасии Евгеньевне Васильевой — лидеру профсоюза «Альянс врачей». И получил такую характеристику нашей системы здравоохранения:

«Было понятно ещё до коронавируса, что во многих регионах невозможно попасть к врачу. Люди до COVID ждали скорой в Новгородской, в Челябинской областях по несколько часов. Тогда ещё были известны две больших проблемы: нехватка койко-мест и нехватка скорых, сотрудников на скорых.

Мы говорили весной: сотрудники болеют из-за нехватки средств защиты. Получается такая цепочка: медики работали без средств защиты — многие заболели — кто-то умер, кто-то получил инвалидность. А то, что им обещали выплачивать за эти больничные, этого не сделали. В итоге, как вы считаете, хотят работать снова такие работники переболевшие? Конечно нет. И многие нам пишут такие письма «Осталось полтора Ивана» — это цитата вам из письма.

Кто виноват? Виноват прежде всего министр здравоохранения, который ответственен вообще за всю медицину в стране. А он заявляет, например, что проблем со средствами защиты нет. Но это враньё. Или ему так докладывают. Но даже если ему так докладывают, это значит он плохой «хозяин в доме», который не знает, что у него творится».

«СП»: — Есть ли какая-то обратная связь с властью? Могут ли медработники достучаться до кого-то?

— На Госуслугах сделали возможность. И знаете, как это работает? Люди после обращения вызываются на ковер к главному врачу и получают по полной. Их заставляют писать опровержения. Каждый главный врач боится и хочет усидеть на своем месте. Каждый хочет выслужиться: главный врач перед министром, министр — перед губернатором. И так дальше. Это все круговая порука. Все боятся: «не поставлю нужные цифры в статистику — и меня уволят». Очень редко бывают нормальные главные врачи. А в руках главных врачей еще и оружие — лишить выплат. Они хозяева в своих медицинских учреждениях.

«СП»: — Как вы прокомментируете «официальную» смертность от COVID?

— Официальная статистика есть только от государства. Но то, что мы видим и слышим, — цифры занижены. Морги переполнены по всей стране. В каждой больнице в день умирает по девять-десять человек. Какие там 11 тысяч за июнь?

«СП»: — Каким образом занижают цифры?

— В основной диагноз пишут сердечно-сосудистую патологию, например, а в сопутствующий — COVID. Могут написать, а могут вообще не писать. Сейчас такое количество смертей, что это уже просто никто не контролирует. Просто сваливают эти мешки и вывозят КАМАЗами.

«СП»: — Сколько в вашем профсоюзе состоит медработников?

— Около двух тысяч.

«СП»: — А всего в стране медработников?

— Два миллиона примерно.

«СП»: — Чтобы хоть как-то при действующей системе здравоохранения изменить ситуацию, какие можно придумать рычаги?

— Медицинские работники должны перестать молчать. Они имеют право не работать без средств защиты, если это угрожает их жизни и здоровью. Рабскую ментальность нужно искоренять. Чтобы не работали медицинские работники — один за четырех. Когда медицинские работники начнут уважать себя, тогда изменится ситуация.

«СП»: — Сейчас подходящее время её изменять?

— Если она не изменится сейчас, она не изменится никогда.

«СП»: — Назовите три срочных хода, чтобы исправить ситуацию.

— Мобилизовать студентов и ординаторов за нормальные деньги. Обеспечить их всеми средствами защиты. Закупить быстро новые машины скорых. Один фельдшер опытный — двое-трое студентов и ординаторов под его управлением работают. Это первое. Второе: нужно быстро строить современные госпитали. И третье — поднять зарплату врачам. Не меньше 100 тысяч рублей. В красной зоне — 200 тысяч. В Москве — 300 тысяч. Тогда выживем. Я молчу про лекарства, которые должны быть.

«СП»: — Есть хоть один регион в стране, где не так все плохо?

— Только Москва, потому что там есть деньги. И относительно (относительно Омска или Тюмени) — Санкт-Петербург. Вообще, сейчас наступил черный день, когда нужны организация по стране и жесткий контроль. Можно же построить госпитали. Почему в Москве строят, а в Мурманске закрывают роддом?

Правила профессиональной журналистики подразумевают, что после двух этих «мрачных» мнений я должен бы поставить комментарий «оптимистичный» — в противовес. Но я, с вашего позволения и для экономии вашего времени, просто дам на него ссылку: включите любые новости по ТВ.

https://svpressa.ru/health/article/280514/